Здравствуй, папа!

- Что же нам с тобой делать? – задумчиво спросил директор школы, стараясь не смотреть на меня.

В окно. В стену. В журнал, лежащий на столе – только не на меня. Разумеется, в школу уже сообщили, чем я был занят вечером. И от того было еще обиднее. Конечно, моя учёба – вклад в будущее страны, мой долг, нам это вдалбливали чуть ли не ежедневно. И не сказать, что я был совсем дураком – на четыре вполне мог бы учиться. Но вечером я нашёл свою мать в ванной с перерезанными венами, вызывал скорую, ждал, пока приедут. Забинтуют, заберут с собой. Посочувствуют мне, погладив по голове. Мать пыталась то ли покончить с собой, то ли устроить спектакль – я так до конца этого и не понял – из-за очередного мужика, не пожелавшего стать её мужем, а я не смог сделать уроки. Проводив врачей, я достал из заначки сигареты, и курил, сидя у окна. Сигарета дрожала в пальцах, а в голове стоял какой-то гул. Потом я научился его определять: это было остаточное явление после стресса. В башке пусто и легко, и гудит, как в пустом ведре. Я сидел, курил, думал о том, что мне ещё отмывать ванну от маминых художеств, и совсем не мог думать об уроках. И было мне пятнадцать лет.

А через два месяца из тюрьмы вышел мой отец. Он не хотел видеться с матерью, а со мной, видимо, хотел. И подкараулил меня после школы.

- Тоха. Сынок! – обнимал меня батя, роняя слёзы.

Я был рад его видеть, но не понимал, почему мне так не повезло с родителями. Один отмотал уже второй срок. Вторая чуть что пытается театрально покончить с собой, а после больницы подлизывается ко мне, как щенок. В глаза заглядывает. А потом будет очередной хахаль, и снова любовь до потери сознания, и опять разочарование, и ванна в крови. Я так устал от этого. Хорошо, хоть были эти передышки, чтобы исправить косяки по учебе, и не получать пять двоек за день, как тогда, когда меня после битый час мурыжил директор.

- Папа, ты как?

- Я что? Я только вышел. У матери пока. Пойдём к нам? Бабка весь вечер пироги пекла.

Бабушка Лида была своеобразным человеком. Когда батя сидел, она с нами не общалась. А сейчас, я не сомневался, она меня заобнимает-зацелует, будет причитать, кормить-поить. Тоже спектакль? Мне было пятнадцать, но уже тогда казалось, что все вокруг играют в какие-то игры. А мне просто не досталось роли. И я сижу в зрительном зале. Один.

- Папа, слушай… тут такое дело. Мать иногда пытается…

- Чего? Руки, что ль, на себя наложить?

- А ты откуда знаешь?! – удивился я.

- Дак у неё это смолоду. Послушай меня, сынок. Я, как-никак, школу жизни ого-го какую прошёл. Когда человек хочет себя убить, он это делает. Всё остальное – дешёвая постанова.

Хорошо ему говорить: дешёвая. А мне эти представления обходились дорого. Меня чуть не отправили в спец. интернат. Да и вообще, найти свою мать в таком виде – голую в крови в ванне – это… короче, я был пацаном, но чуял, что бесследно для меня это не пройдёт.

- А то давай к нам? Живи у нас. Мне работу уже подогнали. Не пропадём.

- Работу? – остановился я. – Пап, точно работу?

- Да точно, точно! Я завязал, Антон, зуб даю.

Интересно, какой зуб отец имел в виду? Какую-нибудь из своих золотых фикс?

Лида мне обрадовалась. Угощала пирогами. И не стала спорить с отцом, когда он сказал ей, что я поживу у них. Вот только я в тот момент отказался, и мне показалось, что баба Лида выдохнула с облегчением. Но, возможно, просто показалось…

Мать была дома. Сидела за столом с каким-то обгрызенным мужичком. Каждый следующий у неё был хуже предыдущего. Этому можно было смело дать кличку Сморчок – ни прибавить, ни убавить.

- Антоша, это дядя Слава.

- И что? Он будет моим папой? – злобно зыркнул я на мать.

- Ты почему хамишь? – высоким голосом возопила мать.

- Тамарочка, не злись. Мы с Тошей обязательно подружимся, вот увидишь.

С Тошей?! Мне что, пять лет? Это было уже слишком.

- Короче. Я у отца поживу. Он зовёт меня, думаю, для всех это будет удобнее.

Мать начала говорить гадости об отце. И о том, как он испортил ей всю жизнь. И о том, какой я предатель, раз ухожу к нему.

- Всего наилучшего. – я собрал сумку и ушёл.

Мне правда надоело наблюдать за всеми этими дядями Славами, и последствиями после них. Я почему-то не подумал, что без меня мать будет некому спасать от самой себя. В голове прочно засели слова отца: «Кто хочет умереть – просто умирает, остальное – дешёвая постанова».


У отца было спокойно. Даже с бабушкой отношения наладились. Конечно, я думал о том, что отец рано или поздно тоже может привести женщину, и неизвестно, как я буду с ней. Или, сам уйдёт к женщине, и тогда неизвестно, как я буду с Лидой. Но пока всё было мирно. Отец не пил, работал. Встречался с коллегой по заводу, приятной девушкой Дашей. С зарплаты первым делом покупал подарки мне и Лиде. Может и Даше тоже покупал, мы об этом не знали. Я прилично учился и забыл запах сигарет. Перешёл в девятый класс. Казалось, жизнь начала налаживаться. Я всё думал, что надо навестить мать – живу я хорошо, какой смысл злиться на неё дальше? Думал, думал, но не находил времени. А потом как-то вышел со второго урока и увидел бабушку Лиду. Она стояла у окна.

- Ба, а ты чего тут?

- А я за тобой.

- Что-то с папой? – охрипшим голосом спросил я.

- Папа в порядке. – Лида смотрела на меня с такой печалью, что я всё понял.

Мать довела дело до конца. А меня не было рядом.

Я молчал, пока её хоронили. Молчал, пока поминали. На поминках по моей матери я впервые попробовал водку. Хорошо, что тогда. Она была такой же горькой, как моя потеря. Мне не понравилось. Когда все разошлись, я набросился на отца с обвинениями:

- Ты же говорил, она этого не сделает! Я поверил тебе. Я же тебе поверил…

Батя стоял у окна, не поворачиваясь ко мне. У него тоже были для меня новости, которые не терпели отлагательств – оказывается, его подруга Даша была беременна, и отец собирался жениться. Спустя годы я понимаю, в каком он тогда был тупике. Сын обвиняет его в обмане, беременная женщина ждёт действий, а его первую жену, и мать старшего сына, только что опустили в землю. Тупик. И не жениться никак, и жениться, значит всадить ещё один нож в мою спину.

- Что ты молчишь?! – закричал я.

- Прости меня, Антоха. Прости… если сможешь. Я сам себе верил. Обычно ведь оно так и бывает.

Я стал часто оставаться в квартире матери. Я был там прописан, квартира осталась за мной. Шёл восемьдесят девятый год, страну потряхивало в преддверии перемен, мне одному было несладко. Но видеть отца было ещё тяжелее. Я даже от денег его отказывался, искал себе подработки. Так мне было проще – подальше от бати. Его попытки помочь казались мне неискренними, я больше не верил своему отцу. Я винил его, я винил себя. Когда узнал, что у них с Дашей родился сын, кажется, возненавидел его. У них там новая жизнь. А у меня ничего. Сцепив зубы, я продолжал учиться в школе и подрабатывать в свободное время. Может быть, когда-нибудь, у меня будет нормальная жизнь, - так надеялся я. Не постоянно, но в короткие минуты, когда переставал себя жалеть. Нормальная жизнь, настоящая. Та, где не играют роли в спектакле, а я не сижу в зрительном зале, как дурак.

Приближалась зима, тёплые вещи были дома у отца. Замерзая после школы в осенних ботиночках на тонкой подошве и куртке-плащёвке, я вбежал в подъезд, поднялся на этаж и поднял руку, чтобы позвонить, но дверь открылась прежде, чем я нажал на звонок. На пороге стояла Дарья.

- Тс-с. Не звони. Олег спит.

- Мне только вещи забрать. – буркнул я.

Даша впустила меня, заперла дверь на ключ и сунула его себе в лифчик, под платье. Я обалдело уставился на неё.

- Ты чего?

- Пока с отцом не поговоришь, никуда не уйдешь. – сурово сказала Даша. – И я не только о тебе волнуюсь. О нас тоже. Витя места себе не находит из-за вашей размолвки. И у меня семейная жизнь – не жизнь.

Я стоял и сопел, опустив глаза. Даша взяла меня за руку и тихонько вскрикнула:

- Господи… а руки-то ледяные!

Она почти силком стащила с меня куртку и ботинки и сунула мне теплые носки. Заварила горячего чаю и, видя, что я немного согрелся, спросила:

- Хочешь на него посмотреть?

Я понял. Она про моего брата.

- Спит же…

- Мы тихонько. Всё равно отца твоего с работы ждать. Ну? Идем?

Я смотрел на Олега, и сердце моё оттаивало. Он был крупным карапузом. Я прикинул, получалось ему уже пять месяцев. Я вспомнил свои детские фото – брат был очень на меня похож. Я на батю, и он, стало быть, тоже на него. Даша потянула меня за руку, вывела из комнаты.

- Потом ещё налюбуешься, когда проснется.

В кухне она разогрела мне суп, налила, подвинула хлеб и сказала:

- Не знаю, чего он тебе там наговорил, но ты должен понять одно: Витя мать твою не убивал. И ты не убивал. И никто! Никто не виноват, только она. Она была взрослой, дееспособной женщиной. Сама выбрала.

- А где Лида? – я не хотел говорить о матери.

- А. - махнула рукой Даша. - К соседке ушла.

- Вы не ладите?

- Нет, нормально всё. Да я с кем хочешь полажу! – улыбнулась Даша. – Пойду, дверь открою. А то подумают чего не того. Не сбежишь?

Я подумал о брате, которого хотел увидеть бодрствующим, и помотал головой. Рядом с новой женой отца было как-то уютно, что ли. И спокойно. Рядом с моей матерью я никогда не чувствовал ничего подобного.

Когда пришёл с работы отец, я сидел в кухне с Олегом на руках. За то время, пока мы его ждали, Даша уговорила меня остаться у них.

- Хотя бы до завтра. А там видно будет.

Пришла Лида, обняла меня, поцеловала, сказала, как скучала. Объявила, что будут пироги и взялась за стряпню. Даша помогала с пирогами, а я с мелким. Когда батя вошёл в кухню, он застал нашу идиллию в самом разгаре. Олег было схватил меня за ухо и потянулся у носу, но увидев отца, радостно задергался и издал торжествующий вопль приветствия. Ухо тут же было отпущено, брат потянулся к двери, маша руками. Отец замер в дверном проёме, ни говоря ни слова, будто окаменел. Даша, выкладывая пироги на блюдо, зыркнула на меня.

- Здравствуй, папа. – сказал я, чувствуя, как тают в горле остатки обиды.

- Привет, сынок. Я… я сейчас, только руки помою.

Голос его дрогнул, он вышел из кухни. Олег снова занялся моей головой, точнее выпирающими её частями. Даша улыбнулась мне и подмигнула. А я тогда вдруг впервые за долгое время почувствовал себя частью семьи. Частью чего-то живого. Настоящего. Не театрального.

Ирина Малаховская-Пен