Страх

Витька так мечтал попасть на фронт, идти по улице и чтобы его тоже провожали девушки, одеть форму и, последний раз оглянувшись, сесть в поезд, который увезет его на передовую...

Все старшие товарищи уже уехали. Теперь мать, Мария Борисовна Федорова, с тоской смотрела, как загораются глаза паренька при виде человека в военной форме. Она чувствовала, что и Витя скоро уйдет.

-Мам! Я тоже записался! Мам, ты только не волнуйся, все будет хорошо! – Витя лихорадочно собирал вещи в мешок. – Я буду тебе писать.

Он говорил заученными, бездушными фразами, которые слышал от чужих людей. Так, по его мнению, сын должен прощаться с матерью, уходя на войну. Сухо, строго, по-военному.

-Витенька, ну, как же это! – мать прижимала руку ко рту, чтобы не разрыдаться. – Ты же еще молоденький совсем, говорили, что по возрасту тебя не возьмут.

-Э… Я… В-общем, ситуация сейчас такая, что всех берут, мам. Смотри, мне форму дали!

Витя победно расстелил на кровати новенькую форму. Мама лишь мельком взглянула на нее. Перед глазами стоял туман, голова гудела.

-Вить, принеси мне попить, пожалуйста.

-Сейчас мама, да ты сядь! – Витя только сейчас заметил, как она побледнела.

Виктор радовался, что, наконец, вырвется из родительского гнезда, что будет носить оружие, участвовать в боях. Ему надоело быть маменькиным сынком. Отец всегда считал его размазней и рохлей. Но теперь Витя докажет, что это не так!

Вечером, как и было приказано, Витя явился на место сбора. Он и еще несколько человек сели в кузов грузовика, последний раз оглянулись на провожающих и поехали по пыльной проселочной дороге. Навстречу своей судьбе, навстречу взрослой жизни, которая навсегда изменит их.

Мария Борисовна еще долго смотрела вслед уехавшей машине. Ее мальчик не знал, что ждет его впереди, он был еще ребенком, который жил в мире фантазий.

Женщина медленно побрела домой. Бревенчатая, построенная ее отцом, изба встретила хозяйку тишиной и тоскливым сумраком. Вернется ли сын домой, дождется ли его мать, ответить на эти вопросы не мог никто.

…Бой закончился внезапно. Тишина, почти гробовая, звенящая и тяжелая, вдруг накрыла окопы, заползая в эти лабиринты и обволакивая всех, кто находился там. Мертвые и живые, раненые и те, кому повезло больше – все замерли, захлебнувшись в этой тишине, как в холодной воде глубокой реки.

Это был для Витьки первый бой. Боевое крещение. Он так мечтал попасть на войну, мечта сбылась...

Молодой человек, с грязным, измазанном глиной и чужой кровью лицом, сидел, скрючившись, на дне окопа. Его била дрожь. Руки крепко сжимали оружие.

Его соседи уже не спеша закуривали, поглядывая друг на друга. Они здесь уже давно, они привыкли быстро забывать, вычеркивать из памяти страшные картины только что произошедшей трагедии, они пили спирт из фляги, сплевывали и шли дальше. Витя еще так не умел.

-Эй, будешь? – пожилой солдат в разорванной гимнастерке протянул Вите свою папиросу.

Витя даже не посмотрел на него.

По окопам к ним быстро шел командир.

-Ну, что, ребята? Потрепало нас? Ничего, отдохнем маленько. Баба Маня сейчас самовар поставит, чайку да с крендельком…

Солдаты привыкли к таким шуткам командира. Не было никакой бабы Мани, но это звучало так по-домашнему, родное, свое, знакомое. Это возвращало бойцов к жизни.

А Витя не знал. Он вдруг поднял глаза на командира, с надеждой глядя в серьезные, грустные глаза.

Командир наклонился над дрожащим пареньком.

-Э, браток, потрепало тебя? Ничего, сначала всем тяжело, ничего. Боец Болотов! – обратился он к кому-то.

-Да здесь я.

-Займись Федоровым. Глаз с него не спускай.

-Есть.

К Вите подошел широкоплечий, статный боец.

-Ну, чего ты? Первый раз? – спросил он паренька.

Тот лишь слабо кивнул.

-Ничего, пройдет. Ты как сюда попал-то? Такой щуплый, астматик, что ли?

-Я… Я сильный! Папа тоже говорил, что я слабак, но я докажу! – вдруг горячо зашептал Витя и попытался встать.

-Э… - протянул Болотов. – Сиди, ты куда! Здесь уже не надо ничего никому доказывать, поверь. Жизнь сама доказала, что ты можешь пережить все это! Выбора-то особо и нет.

Болотов обвел взглядом землю вокруг окопа.

-Бояться – это нормально. Ты думаешь, я не боюсь? Еще как! И, вон, Крендельков боится, и даже Воронов, тот, что на медведя похож. Но они привыкли. Ко всему привыкаешь…

Боец еще что-то говорил, но Витя не слушал его, он закрыл глаза. Ему вдруг так захотелось оказаться снова дома, присесть на крыльце, наблюдая, как мать развешивает белье, потом, взяв немного хлеба, выйти в поле и затеряться там надолго, до самой темноты.

Витя был влюблен в свои родные места. Колосья пшеницы, поднимающиеся до пояса, сгибались под тяжестью созревших зерен. От малейшего ветерка по полю пробегала волна. Витя именно так себе и представлял море.

Мальчик шагал, вытянув руки в стороны, и чувствовал ласковое, немного колкое, прикосновение колосьев. Это всегда успокаивало его, дарило тихую радость, как прикосновение к прохладному камню в жаркий день.

Но страх стирал воспоминания, заливая черной смолой картинки из прошлого, заставляя душу сжиматься до размера точки, пылинки, микроба. Чувство самосохранения, лютый страх и близость смерти построили в его сознании туннель, выходом из которого было только одно - просто вернуться домой, забыть обо всем, опять ходить в поле, помогать в колхозе, видеть глаза матери. Там было спокойно, безопасно и легко. Мечты о войне разбились о жесткую реальность, показав мальчишке сразу же, в первый же день на фронте, какого это, видеть последний взгляд своего товарища, чувствовать на своем лице его последний вздох, а потом бежать, потому что оставшись, ты ляжешь вместе с ним.

...После небольшой передышки, автоматы застрекотали снова. Немцы пытались отбить сданную только что деревню.

-Ну, понеслась, - присвистнул Крендельков и, плюнув на ладони, поудобнее взял винтовку.

Витя затравленно огляделся.

–Нет, нет! – хотелось закричать ему и бежать, туда, назад, подальше от страшного будущего. – Я хочу домой!

Его губы шептали, они умоляли отпустить его, но никто уже этого не слышал. Звуки боя заглушили эти мольбы мальчика, который вдруг понял, что значит быть на войне.

Бой был долгим, изнуряющим и беспощадным, слишком. Атака немцев удалась, они выбили русских из этой сгоревшей, практически уничтоженной с лица земли деревни. Батальон заплатил слишком большую цену. Не было больше Кренделькова, не было широкоплечего Болотова, не было грустного командира и похожего на медведя Воронова. Лишь изредка откуда-то слышались стоны.

А Витя остался невредим. Смерть пощадила его, прошла мимо, лишь мельком взглянув на скорчившегося паренька с дрожащими руками. Она, возможно, придет за ним позже. А сейчас собранная дань вполне устроила ее.

Когда наступила эта устрашающая, безысходная тишина, Витя понял, что все кончено. Они отступали, пока были силы. А потом наступил хаос.

Витя огляделся. За спиной был лес. Попасть туда можно было достаточно быстро, пока немцы не стали обследовать окопы.

Витя полз по еще горячей от боя земле. Вот и небольшой лесок. Молодой человек перевел дух. Теперь нужно просто идти к своим, к себе, к родному дому. Куда конкретно идти, паренек не знал. Голова гудела, усталость накатывала на него, обволакивала, мешала двигаться дальше.

Виктор пока не задумывался над тем, что скажет матери, как посмотрит в глаза соседскому мальчишке, Толику, который, провожал его. Не думал о наказании для дезертиров. Страх просто гнал его домой.

Страх. Он жесток, властен и всепоглощающ. Он захватывает и парализует. Ты сталкиваешься с возможностью умереть, не быть, исчезнуть. Ты представляешь себе это, видишь, как смерть выдергивает из рядов твоих товарищей, ты боишься боли, страшишься того, как ты перестанешь существовать. Ты молод, ты еще ни разу толком не целовался, у тебя еще все впереди. Могло бы быть впереди, если бы не война.

А страх шепчет тебе: «Беги! Ты еще успеешь спастись. Спрячься, затихни, у тебя получится!»

Одни гонят страх от себя, заливают его спиртом, давят злостью, искусственно разжигаемой в своем сердце. Другие договариваются с ним, позволяя лишь изредка намекнуть о себе. Виктор же подчинился этому чувству целиком, без малейшего сопротивления...

В глубине леса было большое болото. От него неприятно пахло тиной и гнилыми деревьями. Пришлось огибать это препятствие.

Витя решил идти влево.

Беглец сбился с пути. Он брел по лесу, уже не зная, где «свои», где «чужие».

Ночью ему в лицо заглядывали умершие товарищи. Долго смотрели, ничего не говоря. Виктор пытался оправдаться, уговорить их простить его, вот только за что, он и сам не знал. За трусость, наверное, за то, что остался жить, хотя и был не достоин этого.

«Ты сможешь пережить все это!» - звучали в голове слова Болотова.

И Витя старался верить ему.

Через два дня немцы стали прочесывать лес с собаками в поисках беглых русских солдат.

Витя испуганно прижался к земле. От человека еще спрятаться можно, но от пса, обученного убивать, вряд ли.

-Нет, пожалуйста, не надо! – мысленно умолял он. – Папа, прости, я не смог. Я очень хотел стать таким же, как ты, но у меня не получилось. Я трус, я слабак, ты был прав. Лучше уж у тебя не будет такого сына, чем ты всю жизнь будешь стыдиться меня! Я сбежал, я оставил товарищей там, в окопах, не помог, не сделал ничего, чтобы облегчить их страдания. Я достоин смерти, папа!

Лай собак все приближался. Витя понял, что это конец. Ну и пусть так будет. Зато страх и стыд больше не будет сжигать его изнутри.

И тут чья-то крепкая, тяжелая рука схватила парня сзади, зажала рот. Витя почувствовал, что его куда-то тащат. Он пытался отбиваться, но был слишком слаб.

-Тихо, тихо, - говорил кто-то с легким акцентом. – Не сопротивляться. Я свой, я помогу. Только тихо!

Витя все пытался посмотреть на человека сзади, но у него не получалось.

-Сиди здесь, понял? - невысокий, лохматый мужчина посадил Витю в какую-то яму и склонился над ним, строго смотря в лицо. – Сиди, вот тебе немного еды. Экономь.

Отрывистая речь незнакомца, акцент – все было странно. Витя попытался заговорить с ним, но тот лишь приложил палец к губам.

-Слушай внимательно. Тебе нужно пройти через лес по той тропе, - мужчина указал рукой на восток. – Ты выйдешь к своим. Передай им эти бумаги, понял! Ради своего отца, ради матери, прошу тебя, ради меня! Ты должен дойти!

Витя во все глаза смотрел на чужака и боялся пошевелиться. Кто это такой, что в тех бумагах, откуда тут вообще взялся этот косматый человек? Вопросов было слишком много, но отвечать на них было некогда.

Мужчина выпрыгнул из ямы, забросал ее сверху ветками и пошел навстречу немецким бойцам.

Витя с ужасом наблюдал за ним, приподнявшись на коленях.

-Что он делает! Его же убьют! Эй! Вернись! – хотел, было, крикнуть он.

Но мужчина лишь быстро оглянулся и приложил палец к губам.

Витя смотрел ему вслед. Он видел, как тот нарочито громко сломал пару веток, как побежал, не пригибаясь, так, чтобы его обязательно заметили. Собаки ринулись за ним, уводя немцев все дальше от укрытия Вити. Потом раздалась автоматная очередь, немцы что-то громко кричали. Они преследовали свою жертву. Звуки удалялись. А Витя опять остался один в лесу.

Внезапно он все понял. Мужчина специально уводил немцев от него. Но зачем? Почему он спасал чужого солдата, отдав за него жизнь?

Такого в жизни парня еще не было. Теперь он обязан выполнить все то, о чем просил незнакомец. Его жертва не должна быть напрасной, каждая пролитая капля его крови должна быть отомщена.

Страх отступал. Виктор вдруг приобрел смысл того, ради чего он здесь. Свой, только ему нужный смысл, который заставлял поднять голову и смотреть вперед без дрожи.

Молодой человек вдруг осознал, что от страха убежать нельзя. Где бы ты не был, это чувство всегда будет преследовать тебя. Но страх может захлебнуться в других чувствах. У Кренделькова это была злость, лютая, животная ярость. У Воронова – душа просто очерствела, она нашла такую защиту, через которую не могло пробиться уже ни одно чувство. Воронов потерял всех на этой войне. Он уже не боялся потерять и себя.

Виктор же ощущал все сильнее разгорающееся в нем чувство своей нужности, он повзрослел. От него зависела чья-то жизнь. Его выбрали, доверились. В бумагах, должно быть, важные сведения, их нужно передать как можно скорее. И он сможет,теперь Витя знал это.

Тропу он нашел без труда, хотя это была скорее звериная тропинка, едва различимая для постороннего взгляда. Хлеб, который дал ему незнакомец, беглец расходовал аккуратно, съедая лишь по небольшому кусочку.

Он шел два с половиной дня, которые показались ему целым месяцем.

Наконец впереди Витя увидел выход из леса. Там были люди. Свои. Он сразу это понял.

Как он вышел к ним, Виктор помнил плохо. Только протягивал бумаги, говоря, что это очень важно.

Его под конвоем провели к командиру. Тот долго рассматривал переданные листы, потом внимательно посмотрел на Витю.

-Откуда у тебя это?

Витя рассказал всю правду. Как он сбежал с места боя, как прятался в лесу и встретил того косматого незнакомца, как тот передал ему бумаги.

Командир слушал паренька и переглядывался с другими бойцами, присутствовавшими при допросе. А потом Вите показали фотографию.

-Его ты видел в лесу?

-Да, кажется, это он. Акцент у него еще был какой-то.

Командир медленно кивнул и отвел взгляд. Федотыч, человек с фотографии, погиб три дня назад, так и не вернувшись с задания.

Бойцы молчали. Каждый думал о своем, но все понимали, что умерший Федотыч все же выполнил свое поручение, выбрав для этого Витю, щуплого, бледного, слабого паренька.

Было ли это случайностью, или погибший специально встретил Виктора, чтобы помочь тому перебороть себя, вытеснить страх, никто сказать не мог. Да и не было времени на рассуждения.

Ожидалось большое наступление, и Витя был готов к этому. Отец будет гордиться им, он стал другим, изменился всего за несколько дней. Детство ушло, забрав восторженность и наивность. Взрослый Виктор Федоров стоял среди других бойцов, а Федотыч наблюдал за ним издалека и одобрительно кивал.

Скоро Витя узнает, что его деревня полностью уничтожена авиабомбами. Это произошло практически сразу после его ухода на фронт. Возможно, узнай он об этом раньше, то не было бы леса, не было бы странной встречи с косматым Федотычем, не было бы уже ничего, потому что Витя, ослепленный яростью или безысходностью, не выжил бы в том, своем первом бою. Не ради чего было бы.

Но у судьбы всегда есть свой собственный план.

 © Зюзинские истории